На борту "Revenge". Часть 2. Две недели спустя.

[ronwen]

Что такое подвешенное состояние? Очевидно, когда твое тело и мысли находятся между двумя устойчивыми точками. Кажется, так. Какие забавные размышления могут посетить в Его гамаке! Сотни таких безделиц.

Занятия Элисии

За две недели у Него, начинаешь понимать, каково быть узником с приличным содержанием.
Ни показаться солнышку. Ни подышать ветром. Из огня да в полымя. Но это лучше цепной собачки, сломанных ногтей и вывихнутых пальцев.


Господь услышал и спас. Надеюсь, никогда больше не вспомню о цепи.


Здесь есть Мольер и многое другое. Неужели все эти запрещенные книги “на добрую память” оставили мои же испанцы?
Аккуратненькая стопка бесполезных Ему “французов”. Этого языка Он не знает. Зато французские карты читает замечательно.


Практик и сухой педант до мозга костей. Но так холоден лишь днем.


Вечером действует школа Соледад. Действует! Его взгляд загорается, движения становятся плавными и текучими.


Он даже места в каюте занимает чуть меньше. Боюсь, что это так же опасно, как с Рамоном… Ни за что! Этот другой. Он не сделает зла больше, чем планирует. Эти разговоры об алжирском щербете, припрятанное на большой праздник шато, и голос Его… Здесь нет коварства. Никто не в состоянии так блестяще притворяться! Или считать себя наивной глупышкой?!


С Ним так легко говорить. Он понимает, принимает, и в Нем нет осуждения.


Может, это лишь потому, что мы оба забываем, кто мы?


Может потому, что Он так похож на отца, нравом, манерами, неосознанным стремлением защитить, закрыть от всего? А, может…из-за того, что Он, чужой и нежданный, сделал то, что должен был совершить трусливый возлюбленный?
Трактат прочитан. Крепость грубо захвачена. Кому следовало отбить? Захватчика выгнал Никто. Рикардо-и-Всё.*


Он другой, хоть человек того же рода, что и остальные его головорезы. У Него словно два лица. Шрам на левой щеке и чистая правая – будто свидетели этой раздвоенности. И, все же, он – нечто целое. Как там отец говорил? “Всякое старинное оружие обладает завидной прочностью.” Эспада…Даже прозвище молвит о том, что его хозяин - клинок.
Можно подумать, что этот еретик, вольнодумец… колдун, имеющий смелость смотреть, не мигая тебе в глаза, пришел издалека. Даже от его безупречного, такого родного испанского, веет севером.

Да, что это я? На пять минут не могу выдворить из головы тюремщика! Ужасно…


И вот, шаткое спокойствие, какое только возможно в моем положении, разрушил такой же, как я, молодой и не оперившийся.


Которому не место среди морских волков. Затеял с родным братом ссору из-за меня.
Именно от того так страшно. Страшно. Что-то будет.


А Он молчит, молчит и лишь отговаривается простым, но тревожным: ”Завтра будет завтра”. А сам – весь напряжение, натянутый лук. Затаенное бедствие.


Что может случиться? Ничего хорошего. Если мы не выстоим, то мне останется только последняя молитва. Господи! Не хочу…не хочу…Страшно, Domine!
Почему молчит капитан? Почему наверху, на палубе, юродствует его команда? Пусть придет, скажет. Хоть слово. И будет легче. Яснее. Ему тоже тяжело. Но что проку? Я только один раз видела бой. Слышала. Это невыносимо. Пусть придет. Скажет хоть что-то…


А пока единственной радостью остаются фрукты. Только три дня в пути. Еще свежие.


Он оставил журнал. Чтобы я заглянула?


Увы, только пара строк на испанском, и то – ремарки: “ Испанец поет, когда злится или банкрот ”. Или: “О врагах мнение: было б их поменее”. Забавно. Он знаком с пословицами.


Какая скука... Неужели, дон Чачо** намерен до вечера терзать меня неизвестностью?


Если сейчас попаду в дверную щелочку, то, может, принесет кого-нибудь!


*Рикардо-и-Всё - значит, что он не имеет имени, т.к. у испанцев обычно три имени
** Чачо - уменьшит. от имени Рикардо.