Меланхолия — не что иное, как безотчетное воспоминание.
Г. Флобер
Г. Флобер
11 мая 1664
Новый день превращается в ночь, солнце светит не ярче свечи...
- Мадлен, у меня разыгралась черная желчь*…
- Браво. Дай, угадаю повод! Все вокруг идиоты?
- Нет.
- Хорошо…ты идиот?
- Неверно.
- Тогда я не верю. Знаешь, вчера эта же зараза добралась до Джереми, если помнишь, рослый такой молодец.
И что он сделал?
- Понятия не имею.
- Проглотил пулю.
- Славно. Теперь здесь станет тише.
- Так на что жалуетесь, сэр?
- Пустяки. Это шутка.
- Нет, дорогой мой. Я знаю, в чем дело. Давай, избавимся от камзола… Одежда тяготит. Она впитала соль забот.
- Позже, сядь.
- Как угодно.
- Скажи-ка, грешная моя подруга, ты довольна своим житьем?
- Вот об этом, как раз, не думала.
- Ложь, милая.
- Конечно, порой, надоедает. Иногда боишься какой-нибудь хвори.
Но я же добилась того, что меня посещают лишь плантаторы из верхнего города, да такие, как ты. Которые помнят о чистоте воротничка.
- Разве тебе не хотелось когда-нибудь встретить утро за завтраком в солнечном патио, а не на плече очередного картавого чучела?
- Как ты их… Хочешь сказать, ваш английский выговор чем-то лучше?
- Не в этом суть.
- Тогда ты бредишь. Не отворачивайся. Ты бледен. Часом, не лихорадка?
- Я здоров. А тебя все здесь устраивает, и перемен ты бы не желала. Так ли я понял?
- Какие могут быть перемены? Такие речи, да еще от тебя! Верно говорят, ты нашел себе кого-то на Мэйне. И она из тех, кто даже святош может заставить полезть на балкон. Но сцепился со старым рогоносцем.
- Сплетни.
- Слава Богу. Тогда к чему эти вопросы?
- Ты красива, Мадлен.
- Благодарю, что дальше?
- Кроме красоты и грации, коими тебя наделила природа, она не забыла прибавить тебе ума и хитрости. Ты прекрасна, Мадлен. Теперь ответь мне: разве не желала бы такая женщина, одаренная, к тому же, практической хваткой, которой бы позавидовал сам месье Кольбер…
- Кто это?
- Министр финансов Вашего монарха. Итак, не желала бы наша Цирцея почивать на шелковых простынях, в надушенном белье, в собственной спальне, что находилась бы наверху милого домика где-нибудь на островах?
- Значит, красотки с Мэйна нет, и это предложение?
- Упаси меня, Господь! Хотя, как знать? Твой ответ.
- Почему нет.
- Отлично. Гваделупе или Мартиника?
- Мартиника. Так: суши весла. А что ты хочешь от меня?
- Ничего. Мне нужен дом, который будет готов принять меня, когда мне будет надобно.
- Работа не пыльная, кажется.
- Какая работа, свет мой? Тебе не придется работать.
- Кошечка из борделя будет жить в шелках. С чего такая щедрость?
- Ты мой друг, Мадлен. Могу же я как-то отблагодарить за все?
- Мне не нравится твой тон. Ненавижу, когда ты начинаешь говорить бесцветно.
Или…ты собрался на Тот Свет? Раздаешь долги. Ричи, не молчи.
Я понимаю, ты не чета всяким Джереми, которые стреляются, как слюнтяи, сидя на хромом табурете в замызганной каморке, где только что побывала шлюха, и прочим отбросам, нацепившим клички, которые режут друг друга со скуки или от того, что просто хотят видеть кишки соседа…но…Ричард, так не уходят.
- Я всю жизнь раздаю долги. Чему дивиться? Считай, что это моя блажь.
- Прекрати. Ты можешь хоть раз выговориться до конца? Везде свой, на пирушке и в бою, хитрец, точь-в-точь, как тот Одиссей. Ты о нем рассказывал, помнишь? Ворот распахнут, а душа все равно застегнута на все пуговицы…говори…
- Нечего говорить, Мадлен. Полно тебе.
- Вот теперь ты лжешь. Когда ушел Питер, я видела язвы на твоем сердце. Потому что оно было открыто.
- Мне от тебя скрывать нечего.
- Лукавишь. Конечно, ты один решаешь когда взойти твоему солнцу. Ты сильный. Все знаешь. Все можешь. А у самого глазницы пустые…Не хочешь говорить, иди ко мне. Иди, не скажу ни слова больше…
- Не сегодня…
- О, дело верное. Давно ты пропал?
- Давно, Мадлен. Тебе легче? Ревнуешь?
- С ума сошел. Я боюсь. Боюсь, что за той девушкой дорога к твоей петле.
- Пустое. У меня других забот по горло.
*Черная желчь – мелахолия (от греч. “mélas” — “чёрный” и “chole” — “жёлчь”).