- Что прикажете мне делать, сэр? Говорю пока. Ба! Саймон, да Вы вооружились. И кто тот пройдоха, которому Вы хотите навалять?
- Я затрудняюсь ответить, сэр…Мало ли их по свету бродит. Приходят, даже не предупредив.
- Понятно…а в узелке что? Запас на случай бегства?
- Нет, сэр. Штаны, пистолет и трубка…На случай необходимости. Если бы Вам это понадобилось. - Ты не предусмотрел лишь одного: я могу добыть все это по дороге сюда.
Послушай, я думаю, что нет смысла отвечать на все твои вопросы сейчас. Но я сделаю это непременно. - Тогда по существу: я уверен, что прежние молодцы Вас примут.
- А как бы отнесся к этому ты? Едва ли удобно терять такое место.
- Я не страдал тщеславием, сэр. И, честно сказать, я так вымотался за эти четыре месяца…что с радостью освобожу Вашу каюту.
- Ты кого-нибудь набрал еще? - Да, пришлось. Но ребята неплохие.
- Вот как мы поступим: пусть решит жребий. В конце концов я допустил просчет. И многие полегли там.
- Я вздернул вернувшихся, когда узнал про их действия. - Да…значит, не зря поговаривают, что капитану Крайту перечить нельзя. - Разве я был неправ, сэр?
- Дело сделано, Саймон. Идем дальше.
- Ай-ай-ай, капитан. Разве так встречают старых друзей, которые не собираются в Преисподнюю?
Где море выпивки? Где веселая музыка? Где прелестницы, облаченные в тонкий батист?
- Люк! Конечно, без тебя не обошлось бы.
Иди сюда, стервец… Смотрите, каков франт!
- Ты просто ужасен, Ричи! Шляешься и по Ту Сторону, и по Эту, море топчешь, а нам – никаких известий. А потом являешься, здоров и силен. Может, ты уже одним движением исцеляешь?
- Говорил, что язык – твой злейший враг. И еще раз повторю.
- Да я что? Шутка ли, повернуть вспять свое время.
- Неисправим. Совершенно.
- Господа хорошие. Я, еще являясь капитаном, предлагаю пойти и выпить за обоюдное здравие.
“Хорош умник. Забился в угол, и поиски вести ни-ни…Прекрасно, зато никому из знакомых аппетит не испорчу, превратив доброго пьяницу в трезвенника. А вот и гость залетный, гость желанный ”.
- Э-э-э, не-е-ет. Не пойду. Я еще сегодня не выпивал.
-Иди сюда, не бойся. Я никому не скажу, что ты струхнул. Иди, поешь со мной. Это я, Джон.
- Во, дела. Хорошо Нечистый промышляет, как говорит док.
А потрогать-то Вас можно?
- Ну, что? Можно со мной дело иметь?
- На покойника не похож. Руки теплые.
- Садись, да наверни похлебки. Я, пожалуй, на неделю вперед наелся.
- Это дело, сэр. А выпивка?
- Рановато пить, Джон. Вечером совсем захмелеешь. Что же скажут леди? - Да, ну их. Они кого повыше любят… - Твоя правда. Скажи-ка мне, где сейчас остальные обретаются. Где капитан ваш?
- Ну, наш-то капитан сейчас меня убогого кормит. А парни скоро здесь будут. Дела у них тут кое с кем.
- Вырастили дипломата. Что и говорить... А Крайт и прочее твое начальство тоже сюда правят?
- А то как же. Вот потеха будет!..
- Помалкивай пока. Пришли ко мне Крайта.
- Не сомневайтесь, в лучшем виде подам, сэр. - Ступай. - Спросить-то дозволите?
- Говори. - Если Вы живы, где Вас носило?
- Разговоры, однако. В Чистилище нынче места втридорога. Потом расскажу. Иди. - Есть!
“ Я умираю. Боль пульсирует внутри, вырываясь на поверхность запахом смерти. Что ж, обольщаться избавлением не следовало. Ни один доктор не прочил бы мне легкой кончины. Господу виднее, когда отобрать надежду. И я перестал грезить о чуде. Отрава изготовлена проклятой рукой, и все, чем мы располагаем – лишь средства, способные облегчить боль. Гнев погас. И отчаяние почти ушло. Это бесполезное пламя. На подобные выходки у меня не осталось времени.
Дальше Я уже готов к уходу, но страдания еще не кончились. Не мне прекращать их до срока. Хотя желание покончить со всем подступает все чаще. Пытаюсь завершить дела, необходимые для будущей жизни Соледад, когда она остается одна.
Может быть, я слишком много сил отдавал тому, что потом окажется в тени, будучи бесполезным? Мои ошибки, потери и жертвы сейчас рядом, заставляют тонуть рассудок. Утешаюсь тем, что почти все они уйдут вместе со мной. Кроме двух: я был слишком уверен в своей неуязвимости и правоте. И слишком гордился своим благополучием. Все это превратится в золу. Мне не вернуть ни моих прежних сил, ни Элисии, которая едва ли сможет забыть содеянное мной.
Сокрушаюсь, что сейчас отнимаю возможность молиться за мою душу. Соледад не простит. Она сильна, но меня страшит то, что она не выдержит. И не позволит мне подготовиться к другому пути. Я сам огораживаю себя пустотой и спокойствием. Потому что так легче уйти. Я не могу позволить себе просто уходить, отдавшись в руки Самой Любящей. Она не спасет мое тело, которое непременно рухнет с обрыва. Все же, уповаю на то, что она когда-нибудь сможет хотя бы понять меня. Никто не подготовит место для преемника, кроме меня. Никто не оградит Соли от алчности до моего наследства. Список длинный, как ночь, которая может не закончиться.
О дочери я опасаюсь думать, боюсь накликать беды на пути ее. Поиски продолжаются, но сведения скудны.
Пришло время писать не для себя. Сомнения и тревоги, которые окружают меня так же часто, как и плен судорог, здесь не к месту. Пусть знают те, кто, возможно, разберет мои бумаги, счета и прочую шелуху моих дел…Пусть знают, что у меня было мужество для борьбы, но усталость взяла верх. И лучшим из снов будет смертный. Пусть знают: я не стремлюсь к одеждам праведника. Пусть. Потому что я жил так, как говорили мне моя совесть и вера.
Молю Создателя, чтобы Он позволил мне умереть в одиночестве или хотя бы в достойном окружении”.
- Бэрримор, кто это там бегает с факелом по болотам? - У русских Олимпиада, сэр…(с)
Вчера ходили смотреть на пробег Олимпийского огня, который "оббежал" почти все улицы города. Мы не стали пафосно игнорировать сие действо, а просто пошли поглазеть
У Селеночки наконец-то есть свои одежки Уж не знаю, кто она в нашем монстромире, но этнику она любит. И тряпочка для ней подобралась с какими-то индейскими орнаментами.)
Суть игры: Отмечаетесь в комментариях, получаете от меня имя художника, выбираете его картину, которая вам понравилась, и публикуете у себя.
От ellenne нам досталось: "Марьяна - Якопо Пальма Старший (Веккьо), Наталья - Данте Габриэль Россетти"
Данте Габриэль Россетти Данте Габриэль Россетти (12 мая 1828 — 9 апреля 1882) — английский поэт, переводчик, иллюстратор и художник. Наиболее известны картины Россетти позднего периода. Их основными чертами являются эстетизм, стилизация форм, эротизм, культ красоты и художественного гения. Практически во всех этих работах присутствует одна и та же модель — возлюбленная Россетти Джейн Бёрден, супруга Уильяма Морриса. Среди самых известных его работ — «Дневная греза», «Прозерпина» (1877). Кроме того, он много работал как иллюстратор и оформитель книг, выполнял (сотрудничая с У. Моррисом) эскизы для витражей и панно, обращался к фотографии, монументально-декоративной живописи. На фоне всей творческой деятельности, Россети - фигура довольно специфическая. Нам давно поздно делать выводы о нем, но думается, что он болезненное и талантливое дитя своего времени. Однако, не смотря на разные подробности его биографии, очень впечатляет высокий дух его картин.
A Sea Spell.
Якопо Пальма Старший (Веккьо) Якопо Пальма Старший (Веккьо)(1480, близ Бергамо — июль 1528, Венеция) — итальянский художник. Пальма иль Веккьо учился под влиянием Беллини, Витторе Карпаччо, Чимы и Тициана и провёл большую часть своей жизни в Венеции. Произведения Пальмы иль Веккьо отличаются красивой композицией, уверенным рисунком, блестящим и тёплым колоритом. Фигуры его картин, в большинстве случаев выполненные на фоне пейзажа, имеют благородный характер и одеты в широкие одежды с широкими складками. Замечательный образец живописца эпохи Возрождения. Его работы, сюжеты которых, довольно, разнообразны (одни “Венецианские любовники” чего стоят), покоряют колоритом и мягкостью. Выбор пал на библейский сюжет. История Христа и грешницы как пример милосердия и прощения.
Лучано Торси Лучано Торси. Мы, увы, не смогли полностью ознакомиться с биографией художника. Но все, что смогли вычитать у тех, кто пытался ее переводить, позволило сделать вывод об очень талантливом современнике. Он уроженец Ареццо. Ага, тосканец. Прекрасно. Сейчас живет, кажется, в Ливорно, много путешествовал по миру и по своей родной стране, но, кажется, он “певец” родной Тосканы. Картины художника тоже путешествуют по миру и участвуют в различных экспозициях: Сиена, Виареджио, Флоренция, Новара, Турин, Пинероло, Racconigi Авильяна, Бари, Ла Специя, а также выставляются в Лиме, Перу, Цинциннати (США ), Торонто (Канада), Пенсаколе (штат Флорида), Зале Наций (Париж).
Конрад Кисель Конрад Кисель (1846 -1921 гг.) - известный немецкий портретист и жанровый художник, а также скульптор и архитектор, родился в 1846 г. Первоначальные навыки в качестве архитектора Конрад Кисель получил в Германии. Работал в Голландии, а затем снова вернулся в Берлин для изучения живописи. Его картины были представлены на выставках Берлинской академии и удостоены золотой медали. Работы художника постоянно участвовали на выставках Вены, Рима и Королевской академии искусств в Лондоне.
Нам удалось посмотреть лишь немногие его работы, но женщины на его портретах потрясающие.Такие одухотворенные открытые лица. Да уж, видимо, мы приверженцы полотен с дамами в красивых платьях и в окружении старинных изящных вещей.
От Fekolka: Вазарели Виктор Вазарели Виктор Вазарели (1906—1997) — французский художник, график и скульптор венгерского происхождения, ведущий представитель направления «оп-арт» 1927-1930 учился в ателье «Мюхели» в Будапеште, а затем в Баухаузе. Женившись и переехав в Париж, он начал работать графиком и дизайнером в рекламном агентстве. После десяти лет экспериментов с графическим стилем в конце сороковых он отходит от символизма и переходит к конструктивизму и абстрактному геометрическому искусству, уделяя особое внимание перспективе. Работы венгра участвовали в многочисленных выставках по всему миру. Он читал лекции в Нью-Йорке и был удостоен звания Почетного Гражданина этого города, а в Венгрии и Франции были открыты музеи Виктора Вазарели. Его оптические изображения стали частью поп-культуры, оказав сильное влияние на архитектуру, компьютерную графику и моду ХХ века.
Художник очень интересный. Но, честно говоря, этот стиль не совсем нам понятен. Однако и среди его работ выбрали для себя то, что "зацепило"
и еще похвастаться Приехали прекрасные Кел и Марьяна Ронвен и подарили нам два чудесных платья для Анхель и Фэйт Госпожа капитан Летучего голландца и ее дочка сейчас божественны, ящетаю ))
Мы ненадолго пропали из поля зрения. И не случайно. Только сегодня мы уехали от замурррчательных Тэйми Линн и Лахэйн! И привезли с собой чудесный подарок. Надеемся, что совсем в скором времени этот подарок соберется целиком
А сейчас покажу наш новогодний подарок для Кел и Марьяны Ронвен - голова Iplehouse Yur NS. И бжд-воплощение Элис, главгероини их интереснейшего романа, уже не за горами - осталось найти девушке подходящее тело, и сказка станет былью У нее будет много роскошных нарядов, я уверен )) И дорогой главгерой в перспективе )) Голова была модифицирована еще у предыдущего владельца, мэйкап - мой. Телом любезно поделилась Эйдамар ))
Итак, прекрасная Элисия, настоящая испанка Кто сказал - "какая ж это испанка"? Настоящая!
Я не добрался до Сан-Кристобаля. В дороге меня настиг чей-то злой рок. Стоило устроить привал, как до моего слуха донеслись стоны и всхлипы. Я стал оглядываться вокруг и понял, что ноги привели меня на чертово место, где еще остались следы недавней стычки. Стоны не прекращались, но становились глуше. Звук не летел издалека, а доносился с обочины. Любопытство, все же, одержало верх.
Я спустился в овраг, и меня окружил удушливый трупный запах. Стоны слышались совсем близко, ниже по склону. Я рискнул пойти дальше. В пологой низине среди бурной растительности показались обломки экипажа, увязшие в темной грязи. Ветер поднимал обрывки каких-то бумаг и развевал поникшие на куст клочья шелка. Чуть дальше я нашел источник зловония: трое убитых слуг уже попали под атаку мух и солнечных лучей. Немного поодаль от них лежал раненый сеньор. Его тело призывало смерть в свидетели своим бедам. Я подошел к раненому и попытался осмотреть. Бледное лицо, которое почти превратилось в восковую маску, раздутый живот и разверстая грудь... Жизнь еще теплилась в нем, но была мучением. Я омыл его раны, как смог, и прикрыл несчастного от мух своим плащом. Губы умирающего шевелились в немой просьбе. Пить. - Что ж, дружище, пей, коли тебе уже ничего не нужно. Я помог ему напиться и сел возле, подложив под голову раненому свой жилет... Бедняга отходил, но его переправа на Тот Свет грозилась длиться еще несколько часов. Он пытался смотреть на меня, но взгляд его блуждал. За это время он не издал ни звука. А я сидел рядом, добывая остатки воды из фляги. Солнце перевалило за полдень. На западе темнела неясная пелена. К ночи стоило ждать дождя. Идти до Сан-Кристобаля по томному пеклу было совершенно не резон. Ветер сменился, становясь сильнее, и смрад относило в сторону. Я остался и стал размышлять том, кто из ночных охотников, упиваясь безнаказанностью, мог не добить этого сеньора. Еще раз обойдя низину, я стал расчищать место для ямы: приходилось заканчивать чью-то грязную работу. Вдруг раненый поймал мой взгляд. Взор его прояснился: - Эухенио…Гальего… Я кивнул, а уже небезымянный продолжал: - Добей меня…видишь, я не могу умереть.- он произнес это почти беззвучно, словно только начал понимать смысл своей просьбы. Я хранил молчание. Смерть вознамерилась долго плутать возле него. Видно, не наигралась. Впрочем, не мое дело. -У тебя оружие. Что ты медлишь?..Боишься? Он говорил с густым придыханием. Казалось, его слова сойдутся на хрип. Не знаю, кому он дерзил, пытаясь спрятать свой страх за кривой улыбкой. Так умирают матросы, деревенские парни, которые в первом же бою получают непосильную порцию свинца…Они еще здесь, холодеют на палубе, силясь что-то произнести. Уже отягощены знанием своей близкой смерти, но удивляются этому. -Пожалуй, ты прав, приятель. – ответил я. - Пойди в мой дом…Спроси на рамбле, где живут Гальего…расскажи все. Он сбивчиво пытался рассказать о нападении. С его слов можно было понять лишь, что шайка работала, лучше некуда. Однако закончить дело они не удосужились. Я был немного раздражен рассказом и жарой. Но слушал, не перебивая. - Хорошо. Я сделаю, что ты просишь. - Как тебя зовут? Я удивился. Зачем этому приговоренному понадобилось мое имя? Назвался. В ответ лицо несчастного просветлело. Он закрыл глаза, словно давая знак, что готов отправиться на покой. Я исполнил его просьбу. Пуля вылечила сеньора, а выстрел поднял стаю птиц с ближайшего дерева. Я не стал упражняться в милосердии дальше и постарался скорее зарыть трупы.
Не зря моя таинственная донья увязала мне вместе с вещами заступ. Будто заранее знала, что сей предмет будет полезен. Вопросы с моей стороны были излишни. Эта милосердная сеньора принадлежит к тому роду явлений, которые существуют вне пределов логики. В этих краях обитает не только Божественное откровение, как бы ужасно ни звучала такая ересь. Что ж, если оное пошло на пользу всем, какой прок пытаться выяснить его происхождение? Когда я выбрался на дорогу, вокруг по-прежнему было безлюдно. Лишь ветер тянул навстречу белесую взвесь жаркой пыли. А сторона побережья чернела от туч.
***
Выполняя обещание, я вернулся в город. Все колокола звонили к вечерне. Мои мысли ненадолго утонули в этом гуле. Небо заволокло, и закат провалился за ширму дождя. Мне удалось узнать, где дом сеньора. Даже изыскалась возможность войти. Вид мой был не столь приличен для подобных случаев, но до меня снизошли. Вдова, после того как новость обрушилась на нее, пребывала в отрешенной растерянности. Зато брат ее, сопровождавший женщин семейства на мессу, проявил выдержку и закончил со мной это скорбное дело. Дон ни о чем не спрашивал, однако, был щедр на плату. Возможно, это не было пределом благодарности, и я принял предложенную сумму. Но унес из этого дома лишь треть ее. В конце концов, больной заплатил лекарю из собственного кармана. Однако не стоило забывать о приличиях. К тому же, в этом деле далеко не все чисто. Но мое мнение альгуасилам точно ни к чему.
***
В доме Гальего я встретил Соледад. Стоило ли сомневаться, что донья ни словом, ни жестом не выкажет даже возможности нашего знакомства? Но мы оба не были готовы к столкновению.
***
Сейчас даю отдых натруженным ногам. И почти счастлив. Потому что, наконец, оставил юдоль своих мучений. Мы вышли из гавани около часа назад. “Нуэстра Сеньора де Гвадалупе” идет в Санто - Доминго. Дело, кажется, оборачивается неплохо. За окнами дождливая ночь, но ветер попутный. Шквала не будет. Я раскачиваюсь в гамаке, а напротив пытаются устроиться на ночь мои компаньоны. Молодой идальго, Луис де Руис, и его семейство – кузина и ее мать. Женщины сочли неудобным пребывать в том же положении, что и мы. Их устроили на сундуках, постелив поверх перины. Девушка очень мила и отличается любопытной непосредственностью. А юный кузен просто без ума от нее.
Смотрю, как дрожат ее ресницы и трепещут губы, чуть сухие от волнения, когда она в полголоса пытается что-то сказать дону Луису. Она очень напоминает Чичиту. Не могу точно определить, чем. Возможно, все объясняется ее возрастом. Тетушка, кажется, довольно строгих нравов. Она весь остаток вечера пытается защитить прелестницу от наших взоров.
***
Они тоже бегут от чего-то. Молятся в надежде на какое-то подобие покоя в новом окружении. Я не вмешиваюсь в их разговоры, опасаясь отнять эту надежду.
Мысли снова возвращаются к Элисии и невозможности принять ее исчезновение. Даст Бог, я сумею добыть ответы на свои вопросы. Лишь бы не потерять силы и веру в удачу”.
Совсем короткий диалог- Видишь, все, как и положено. В час полуденный ты пришел и в час вечерний уходишь. - Спасибо тебе. Но, надеюсь, наши дороги больше не сойдутся…
- Лучшие слова, которые мне приходилось слышать в благодарность. Я тоже надеюсь. Если придет твой час – он не будет тебе в тягость.
- Большего мне и не надо знать.
- Возьми, еду найдешь уже в Сан-Кристобале. Вода тебе нужнее.
- Спасибо. - Береги мой труд. Не люблю, когда неблагодарные сразу бросаются в пекло. - Буду стараться, на сколько смогу.
Мартиника. Сен-Пьер. Дом Жюля Камиля де Клансе. 30 мая 1665 г.
***
Я научусь жить без тебя…В мире, где больше нет твоего голоса. Твоих мыслей, воли и силы. Нет твоих рук. Нет твоих дел. И нет нас, которых, впрочем, и не было. Я привыкну к боли, и научусь обращать ее из страданий в благодатную работу.
Я доселе не умела терять. Мне казалось, я никогда не постигну, как можно потерять столь много. Я не знала, что значит жить с остиротевшим сердцем. Но нужно благодарить Господа за этот опыт. Эти пробоины в сердце со временем покроются побегами новых мыслей и чувств, но никогда не затянутся полностью.
Пытаюсь убедить себя в собственной силе. Но мир колется, напоминая о тебе. Видимо, слишком нежна моя кожа, чтобы не ощущать этих мелких заноз. В окна нашего дома по утрам прилетает бриз, и светлая кромка воды видна со склонов в хорошую погоду. Но воздух мне тяжел. И я боюсь спускаться в город, на набережную.
***
Страх заставляет меня пренебрегать выездами за пределы моей маленькой крепости. Мне чудятся серые тени на выбеленных стенах. Будто Священная Братия наблюдает за мной и ждет момента, чтобы схватить.
Я пошла бы с ними и приняла все с радостью. Но одно останавливает меня. Сомнение в разумности этих действий.
Мое одиночество разрушено. И я обязана быть поддержкой другому человеку.
Он заслуживает счастья более меня. Его нежная привязанность, его бескорыстная и решительная помощь ставят меня плечом к плечу с его жизнью. Его заботами.
Я разделяю их, вникая во все.
Но чем больше я крепну в своей причастности к уютному и неторопливому миру его дома, тем больше испытываю стыд за то, что забываю тебя. Время идет, и ты должен уйти из моих снов. Твое место в них займет другой.
Так будет правильно и разумно. Но разве есть что-либо разумнее...бури, которая дает шанс жить? Когда среди чудовищной смеси моря, туч и звезд находится один верный путь.
Мне странно, что я веду эти разговоры. Кажется, я медленно схожу с ума. Немудрено, коли нет больше на свете Элисии Фернанды Эухении…
Возможно, ты посмеялся бы над этими рассуждениями. Не верю. Не смеялся бы. Смотрел и внимал бы.
Без осуждения и бесполезных умозаключений. Про тебя говорили, что море научило тебя слушать ветра. Мои слова к тебе - теперь тот же ветер.
***
Я боюсь, любимый, что окончательно потеряюсь среди своих грез. Я стараюсь выплыть на поверхность и жить, но все еще тону.
Я словно опрокинута вовнутрь. Мой взор перевернут. А мысли преступно стремятся к тебе как к живому.
***
Все еще молюсь за упокой.
Но, верно, мои молитвы не слышны никому.
Неужели, Господь не хочет, чтобы твоя участь была смягчена молитвой и моими слезами?
Каждый раз, когда ставлю свечу, западный ветер задувает пламя. И мне становится больно вдвойне. Что такого сделал ты, что гаснут свечи от вздохов ветра?
P.S. Пара авторских слов для прояснения ситуации P.S. Чтобы было понятно, что произошло с Элисией после ухода из дома. Донья Элисия не осталась одна. Благодаря письмам и протекции Эсперансы, ее давняя знакомая, которая проживала на Мартинике, смогла помочь девушке найти пристанище и работу. К слову, работу весьма почетную, однако, не под стать графине. Стать экономкой, а, формально, хозяйкой дома и плантации, мечтала бы не одна приличная, но бедная девушка. Элисия согласилась на все условия, желая как можно быстрее скрыться.
“Одна капля плюс одна капля - будет капля побольше, а не две капли".(c)
24 апреля 1665
***
Ричарду снились густые туманы, которые нежно баюкали белые города. Пустынные улицы, бегущие к побережью. Снились моря, необъятные и хмурые, но вода в них была, будто слюда, недвижна и спокойна. Как глаза мертвеца. Он видел берега с бледно-желтым сырым песком, изъязвленным следами от сотен ног, бурые скалы, жадно вылизанные волнами, словно обглоданные стервятниками человечьи остовы. Он бродил по отмели, смутно осознавая, зачем он здесь. Вода любовно ласкала его ноги, а он искал среди окружавшего его сырого безмолвия хоть какие-то признаки жилья. Но поиски длились напрасно. Дальше Затем ткань одного сновидения разорвалась, и пространство изменилось. Вместо сумеречных земель он видел утопающий в зелени остров. Берега, изрезанные уютными бухтами, и горные пики, почти одетые лесом. Невидимый провожатый показывал ему пустынный пляж, на котором среди рыбачьих лодок сидела группа женщин. Верно, они ждали своих мужей с уловом. Одни оберегали костер, другие чистили плоды хлебного дерева и готовили из него немудреное варево. Третьи починяли чью-то одежду. При его появлении их лица лукаво просияли, они расступились, и его взор встретился с пронзительно синими глазами той, кого он искал на протяжении всего сна. Она сидела рядом с костром, чуть поодаль, и штопала мужскую рубашку. В домашнем будничном платье, золотая корона волос забрана в простую прическу. Она улыбалась, весело говорила что-то. Он не слышал ее голоса, словно сам находился под стеклянным колпаком, но мог читать по губам. Девушка, видя его замешательство, знаками приглашала сесть рядом. Ее спутницы, почти не глядя на них, снова погрузились в дела…Едва он получил заветное приглашение, сон оборвался, словно обвалился выцветшей штукатуркой в цепкие руки рассвета. Он с трудом открыл глаза, созерцая яркие солнечные пятна на потолке, и не понимал, где находится. Днем он был молчалив и хмур, силясь вспомнить очертания далекого берега.
“Я знаю это место. Я знаю”.- твердил он для самоуспокоения. Но память изменяла ему.
***
- Мне снятся странные сны. Долгие переходы, коридоры, пещеры, гроты. Много воды, которая почти недвижна, безлюдные берега. Я словно блуждаю без цели. Потом я вижу ту, которую желал бы видеть рядом. Но все неизбежно ускользает под утро.
- Все эти видения от нездоровья. Рана затягивается хорошо, но долго будет напоминать о себе.
- Я почти здоров. И не могу больше тебя обременять. Отпусти. - Ты еще слаб. Я не могу тебя отпустить. Хотя, такие, как ты, поднимаются быстро. Бродячие псы выносливы… Ты тоскуешь.
- Не привык сидеть в четырех стенах.
- Так бы и сказал, что руки твои скучают без дела. И нечем занять ум, кроме беспокойства и бесплотных планов. Я видела, как ты вчера ловко чинил ставни и табурет. Хороший плотник? Значит, будет тебе инструмент. В этом доме работы довольно.
- Прекрасно. Завтра и начну.
- Береги силы. Их еще слишком мало, чтобы ты обеими ногами стоял на Этой Стороне. Я не могу приказать тебе больше думать о своем здоровье, чем о других вещах. Ты стал хуже есть и меньше спать. Разум твой не здесь.
Так, верни его обратно, чтобы он не разминулся с твоей головой совсем. Что улыбаешься, Ласаро?
- Ты смешно бранишься. А что до моего ума, то это лишь мое дело, куда его направлять. Как бы мне еще разжиться пером и бумагой…
- Я дам тебе и то, и другое. Только послушай меня. Сейчас время безмыслия. Оно полезнее для твоего тела. - Мне надо вспомнить кое-что. От этого многое зависит.
- Вот послушай, что я тебе расскажу.
А потом сам суди, что тебе делать.
- Сегодня ты разговорчивей.
- Как скажешь. Слушай. Десять лет назад в доме по соседству жил безумный Серхио. Он был художником. Я ходила к нему лечить его ноги. Не знаю и, верно, не хотела бы знать, каким образом этот человек оказался в нашем городе. Он был замкнут, нелюдим и одинок. Но руки его творили для других чудеса.
Когда ты сможешь вставать, и я позволю тебе уйти, пусть ноги приведут тебя в городской Собор. Подними голову вверх и увидишь работу Серхио. Фрески врезаются в память сильнее кирки горного мастера. Впрочем, я не об этом. Как я уже говорила, жил маэстро уединенно. После работы в Соборе ему достались неплохие деньги, благословение епископа и…больные суставы от постоянных сквозняков. Он мог бы купить убежище лучше и поближе к домам господ, но он остался здесь. Жил этот сеньор тихо, но вскоре соседи стали поговаривать, что он одержим. Серхио вставал до света. Поднимался на крышу, ставил там холст и, глядя на восток, работал в рассветные часы. Едва солнце поднималось выше, он уходил и целый день не показывался. Недели напролет он писал. А потом, по прошествии месяца, в полночный час из трубы его дома валил густой черный дым. Дальше все повторялось опять. Нельзя сказать, чтобы Серхио был очень приветлив с другими, но я не находила в его приеме ничего дурного, когда приходила с лекарством и советом. Соседи же сторонились его. Скажу еще, что семья, жившая поблизости от дома маэстро, считала, что им всем тесно в маленькой казе с квадратным патио, который, по их разумению, впускал слишком мало солнца.
- Постой…я, кажется, понимаю, в чем дело…
- Не перебивай. Ты видишь лишь шелуху сейчас.
Я скажу главное. Конечно, все случилось, так, как ты разумеешь. На Серхио донесли. Мне неведомы все подробности дела. Меня-то вряд ли кто удосужился бы спросить. Знаю одно: через три дня изломанное и еле живое тело привезли на костер. Я, как и многие, пошла посмотреть. Художник был спокоен и тих. Он знал, что даже так, в чаду и пламени, эти слуги закона исполнят его последнюю волю. Он встречал свои последние минуты на рассвете. Поленья начали тлеть, а лицо Серхио, обращенное к Восходу, было беззаботным и светлым. Пока дым не застлал его лицо, я видела его глаза. Художник был рад. Потом были недолгие мгновения агонии. Такие люди хорошо горят. После обыска в доме несчастного не осталось ничего: сняли даже дверные замки. Но ищейки не нашли денег. И за это честили покойного “проклятым мориском”. Зато на свет божий выволокли его картины. Я видела их прежде и знала: эти холсты он не успел сжечь. На них в нежном блеске над крышами нашей улицы поднималось солнце.
- Он месяцами писал рассвет?
- Именно. Я поняла тогда, почему он был рад умереть там. Потому что с того помоста на площади он, как ему казалось, имел лучший вид того, что хотел бы изобразить. - Странная одержимость… - Дослушай до конца. Это я для тебя говорю. Ты тоже столкнулся со смертью. Но не сгорел. На оборотной стороне нетронутого холста черным грифелем были выведены слова: “Натянул свою душу, чтобы написать бога”.
- Редкостное в этих местах богохульство. А этот Серхио был чутким до красоты. Чистый холст, говоришь? - Чистый, как безмолвный разум. - Вот ты о чем…
- Ты сейчас рождаешься заново. Мы всегда поднимаемся так после болезни. Я дам тебе перо. Будешь писать. Потому что этот дом – то место, где тебе видится дальше.
- Значит, я прав. - О, ты всегда прав. Разве не знаешь? Только не забывай есть и спать.